Борис Акунин - Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] [только текст]

Не стреляют!

Убежал?

Обернуться?

Нет, сзади топот!

Скорей, скорей!

Но я не умру! Я не могу умереть! Я нужен революции!

Сзади оглушительно грохотнуло. Бегущему обожгло ухо.

Зигзагом! Нужно зигзагом!

Он несся вниз через две ступеньки, стараясь прыгать то левее, то правее.

Человек давно перестал верить в бога и ненавидел всё, связанное с религией, но сейчас, как в раннем детстве, молился:

Боже, спаси! Спаси!

Следующего выстрела он не услышал. Просто толкнуло в спину, и показалось, будто взлетаешь над лестницей, над склоном, над рекой Леман, над городскими огнями.

Бог — он за правду. Поотстав от шустрого вождя, вхолостую потратив предпоследний патрон, уже ни на что почти не надеясь, Иван Варламович остановился, прижался боком к перилам, взялся, как это делал Люпус — левой рукой за локоть правой, пробормотал «Выручай, Господи».

И выручил.

Беглец, обогнавший Ивана Варламовича на целых три пролета, растопырил руки, будто хотел нырнуть или взлететь, упал брюхом, заскользил вниз по ступенькам.

Мимо, чуть не сбив с ног, пронесся Николай Константинович. Справился, наконец, с заклинившим затвором. Обидно было юноше, что не он врага отечества свалил. Но Люпус свое местечко в истории все-таки застолбил: с разбегу, беспромашно, всадил в лежащего еще несколько пуль, а приблизившись, для верности впечатал еще одну, прямо в затылок.

Обернулся, торжествующе крикнул:

— Всё! Лысому капут!

Пыхтя и утирая пот, Иван Варламович подошел.

— А проверить не мешает. Гады — они живучие.

Взял тяжелое тело за плечи, перевернул на спину.

Было темно, до ближайшего фонаря шагов тридцать, а всё ж свету хватило, чтоб опознать покойника.

Лысый-то он был лысый, да не тот.

— Это же Людвиг Зонн, — пробормотал Люпус. — Ничего не понимаю… Откуда? Почему?

— Чего тут понимать? Обдурил нас немец. Переиграл.

Наверху, где остались автомобили, залился свисток — полиция. Надо было уносить ноги.

ПЕРЕИГРАЛ

— …Пойду-ка я прогуляюсь, — молвил Иван Варламович. — Может, услышу что полезное.

Из автомобиля он вылез с другой стороны, чтоб из переулка не увидели. Прогулочной походочкой, этаким ленивым бюргером, двинулся по переулку, мимо беседующих мужчин. Только те уже прощались.

Джинн, не подав Теофельсу руки и даже не кивнув, зашагал в сторону дальнего перекрестка. Немец же скрылся в подъезде.

Пожилой горожанин еще немножко прошелся переулком. Потом, видно что-то вспомнив, повернул обратно. За углом его, оказывается, ждал автомобиль.

Дверь подъезда, до сего момента чуть приотворенная, тихонько закрылась.

— За нами следят, — сказал Зепп, пройдя в спальню. — Где мои носки? Ноги замерзли.

Волжанка подошла к окну, выглянула.

— Вы уверены? Никого нет.

— Мне второй раз встретился один и тот же субъект. Вчера кормил голубей. Сегодня терся рядом. Его ждала машина.

Он говорил отрывисто, потому что размышлял.

— Вы сможете жить с постоянно открытой форточкой?

— Могу, а что? — удивилась она.

— Вот и живите. Закроете только в одном случае: если вас возьмут в обработку. Я увижу и пойму.

Сивоусый барбос продолжал запугивать Антонину:

— … Мало того что обоих на месте положу, но и сынишка твой жить не будет. Люпус — мужчина обидчивый. Так что? Десять минут всего остается. Решай.

Она вся дрожала — и нисколько не прикидывалась.

— Всё сделаю… Как холодно… Форточку закрою.

А вдруг скажет: нельзя?

Не скажет. Очень уж обрадовался, что она согласна.

Кроме того, Кожухов на этот случай велел при рукопожатии царапнуть ногтем его ладонь.

Всё предусмотрел.

— Товарищ Людвиг, вы только надвиньте шляпу пониже на глаза, поднимите воротник и садитесь в машину как можно быстрей, — инструктировал Грач. — Пусть агенты Охранки едут за вами в полной уверенности, что следят за Стариком. Покрутите их по городу с полчаса, чтобы поезд благополучно уехал. А потом выезжайте на шоссе и гоните до границы. Мотор у вас мощный — они на «паккарде» отстанут, да и поезд вы без труда догоните.

Зонн был горд ответственным заданием, только немного беспокоился из-за русской неорганизованности.

— Я доверяю вам мой пагаш, товарищ Крач. Пошалуйста, не теряйте его. Там литература и теплые вещи для русского климата. И еще я хочу спросить. Вдруг с авто что-то случилось, и я не успел на краница?

— Дождемся. Старик это твердо сказал, — пообещал Грач и подмигнул. — Без своего любимого котелка он не уедет. У Старика только два головных убора: котелок и кепка. Не в старой же кепке он явится народу? Это было бы несолидно.

— Я буду беречь шляпу, как корону, — засмеялся Зонн, довольный, что понял шутку.

ПРЕДЧУВСТВИЕ

За сутки Антонина возненавидела этого молчаливого типа. Он не отходил от нее ни на шаг. Ночь просидел в кресле около кровати, не спал. Она тоже не смогла уснуть, чувствуя его взгляд.

Глаза свинцовые, страшные. Откуда их только в Охранке таких брали? Даже в уборную ни разу не отлучился. И ел только один раз. Ночью, она слышала, пошуршал свертком, пожевал что-то принесенное с собой.

Карл сначала пробовал с ним разговаривать, он ведь мальчик общительный. Но гадкий шпик только прижал палец к губам.

— Дядя глухонемой, — сказала Антонина. — Оставь его. Он будет с нами до завтра, проводит нас на поезд.

У нее не было возможности остаться с сыном наедине, хоть как-то всё это объяснить. Но Карл, кажется, понял. Слово «дядя» было не из маминого лексикона.

— Чего мы ждем? — спросила она. — Уже без четверти восемь. Вокзал близко, но ведь у нас чемодан!

Шпик стоял у окна, смотрел в сторону холма, на вершине которого находилась Кульманштрассе.

Вдруг, впервые за сутки, разверз уста:

— Поезд в восемь не уедет. А если уедет, значит, вы нас обманули…

Карл вытаращил глаза на него, потом на мать. Не глухонемой?!

Сзади скрипнула половица.

Поезд, стоявший на самом дальнем пути, близ пакгаузов, был странный: паровоз и один-единственный спальный вагон.

Пассажиры уже погрузились и разместились по купе. Курящие вышли на перрон. Все были немного на взводе: до сих пор не было Старика.

— Без двух минут, — сказал Малышев. — Где же он?

Рубанов выплюнул табачную крошку.

— Подождут. Не переживай, Малыш. Без Старика не уедем.

Около паровоза стояли двое немцев с военной выправкой, но в цивильных пальто и шляпах. Сопровождающие. Один щелкнул крышкой часов, что-то недовольно сказал. Вероятно, обругал русскую необязательность.

Малышев поднес ладонь к глазам.

— Кто-то идет! Старик с охраной?

Нет, шли трое: мужчина, женщина, ребенок.

— Нина! — крикнул Малышев. — Ты что так задержалась?

— Это я виноват. — За Волжанку ответил Грач. В руке он нес чемодан. — Обещал за ними заехать, да немножко припозднился.

— Разве не вы должны были доставить Старика? — спросил Рубанов.

— Нет. За него отвечает товарищ из Выборга.

Часы на церкви Святого Петра затренькали, готовясь отбить восемь ударов.

В эту самую секунду между пакгаузов показались две быстро идущие фигуры.

— Вот они, — спокойно констатировал Грач. — Товарищ Кожухов пунктуален, как германец. Садимся, садимся.

Малышев слегка щелкнул Карла по лбу, они были друзья. Но мальчик выглядел каким-то не таким. Не отрываясь смотрел на Грача — со страхом.

— Малышев, вы видели, как убивают? — спросил он шепотом.

Мать дернула его за руку:

— Марш в вагон, живо!

Старик кивнул товарищам. Он со своими никогда не здоровался, не любил пустого сотрясания воздуха. И рук не жал.

Легко взбежал по ступенькам.

Обернулся к сопровождающему.

— Вы больше не нужны. Отпгавляйтесь к вашим.

Тон был повелительный, не допускающий возражений. А по дороге на вокзал беспрекословно выполнял все инструкции, ни в чем не перечил.

Пораженный внезапной переменой, Теофельс смотрел на азиатское лицо Лысого. Узкие глаза насмешливо блеснули, под рыжеватым усом дернулся край рта.

— Пгощайте, майог фон Теофельс. Вас ведь Йозефом зовут? Йозеф — это Зепп, пгавильно? Что ж. Зепп сделал свое дело, Зепп может уходить.

ФИЛЬМА ДЕСЯТАЯ

БАТАЛІОНЪ АНГЕЛОВЪ

Апокалиптическое

ОПЕРАТОРЪ Г-НЪ П. САКУРОВЪ

Демонстрация сопровождается грустными пЂснями сочиненія тапёра г-на Б. АКУНИНА.